[indent]ледяные пальцы нервно комкают край белоснежной салфетки. минутная стрелка часов близится к девяти, а это значит, что сын будет, буквально, через пятнадцать минут. такой же пунктуальный, как и его отец. еще несколько минут и она сможет увидеть его улыбку. гэбриэл не бросится в объятья, не закричит на весь дом о том, что приехал. скорее всего, он тихо войдет в столовую, потому что знает, что мать ждет его именно там. она могла бы стоять у ворот или отчаянно махать из окна, как только его увидит, но это не в их стиле. поэтому миссис нотт сидит за столом, ровно держа спину и судорожно вцепившись в проклятую салфетку.

[indent]каникулы сына - лучшее время в ее жизни. она надеется, что и в его тоже. но лето кончается. в случае с фульвией - даже чуть раньше, когда сын уезжает во францию к прадедушке с прабабушкой. ей приходится отпускать его на несколько недель, но праздничный ужин и последние пару дней августа, проведенные дома, - традиция. на бледном лице появляется слабая улыбка, а глаза становятся влажными. миссис нотт делает глубокий вдох и пытается взять себя в руки. это так просто, когда на тебе маска суровой и сильной женщины, и в тысячи раз сложнее, когда ты ловишь себя на том, что считаешь секунды до приезда ребенка.

их семейное счастье построено на традициях. в лучшем смысле этого слова, совмещающего в себе консервативность и уют.  [float=left]из тех вещей, что я люблю,
я делаю только одну[/float][indent]у ноттов жизнь четко выверена. нотты гордятся этим. несмотря на жуткий график, теодор все равно посвятит один из дней августа семье. несмотря на завал на работе, фульвия все равно организует ужин. несмотря на непогоду или неполадки каминной связи, гэбриэл все равно приедет в поместье вовремя. так происходит из года в год. это не занудство или формальность. для семьи у ноттов выделено определенное время. время, которое они все очень ждут.

[indent]что случится, если этот порядок нарушится? что будет в следующем году, когда гэбриэл закончит школу? останется ли он в англии или у него какие-то другие планы? дурацкие вопросы мелькают в голове, заставляя растерянно моргать и задерживать дыхание. оказывается, к стабильности привыкаешь достаточно быстро. миссис нотт никогда не думала, что будет грешить этим. люди цепляются за островки понятного и привычного, когда вокруг шторм. у фульвии есть внутренний стержень. об этом ей говорили с самого детства, но прямо сейчас он шатался как молодые яблоневые деревья в саду на ветру. четко продуманная жизнь. рациональные решения. логичные поступки. можно только поаплодировать и порадоваться тому, что ей удалось проворачивать это так долго. почти полсотни лет. нервный смешок вырывается каждый раз, когда фульвия думает о своем возрасте. прямо сейчас он может перейти в истерический смех. кто бы мог подумать, что ее выбьет из колеи через столько ровно прожитых лет.

[indent]у всегда держащей лицо миссис нотт есть одна слабость. о ней знают все, кто общается или работает с ней какое-то время. фульвия всегда держит все под контролем. в чем ее секрет? как ей это удается? просто. она. держит. все. под. контролем. в ее жизни не случается неожиданных событий. а даже если и случается - она уже к ним готова. масштаб контроля примерно такой: в ее черновиках лежат некрологи на всех ныне живущих родственников, в ее банковской ячейке лежат различные суммы на экстренные случаи, а также несколько поддельных документов, которые позволят семье спокойно жить в других странах, в ее сумочке всегда есть несколько противоядий, а ее завещание обновляется каждую неделю. в жизни миссис нотт не бывало случаев, когда что-то шло не так. она не оракул и не гадалка, а просто чертовски осторожная и продуманная волшебница.

[indent]замужество и семейная жизнь также шли по плану. с мужем они договорились обо всем заранее. работа - своя у каждого. один ребенок - а больше и не получится. верность - и это не обсуждается. остальные мелочи решались по ходу дела. как жаль, что подобная схема не работает с детьми. при рождении им не подсунешь брачный контракт с длинным списком условий и нюансов. они могут упасть с метлы, сбежать в соседний лес, получить легкое сотрясение от взрыва в домашней лаборатории и еще тысяча неожиданных ситуаций. [float=right]чтобы те, кого люблю я[/float] самое страшное в родительстве для фульвии - это то, что где-то в мире существует ее часть, которую она не может контролировать, но любит больше, чем все остальные. а самое смешное - то, что гэбриэл ни разу не давал повода беспокоиться. никогда не выводил мать из душевного равновесия. она похерила все сама. и сейчас с ужасом смотрела на приближающуюся к двенадцати стрелку.

[indent]за эти несколько минут миссис нотт так и не решила, стоит ли рассказывать обо всем сыну. есть два варианта развития событий - трусливо промолчать и попытаться сделать вид, что все в порядке, или же все-таки взять себя в руки и сообщить о происходящем. первый вариант плох тем, что фульвия абсолютно не представляет, как врать сыну в лицо. она не делала этого никогда и, если честно, понятия не имеет, как это провернуть. она не сможет просто промолчать, потому что он все поймет. ее мальчик слишком эмпатичен, разумен и догадлив. один пронизывающий взгляд на искусанные губы, скомканную салфетку и бегающие глаза, и он сразу же задаст вопрос. сможет ли она солгать? перевести тему? смогла бы в любом другом случае. но только не с ним.

[indent]второй вариант пугает. своей неизвестностью. неожиданным развитием событий. но в первую очередь тем, что придется его озвучить. жалкие попытки убежать от себя превратились в демонизацию гэбриэла. что за глупая истерика, он точно не отреагирует на эту новость плохо. миссис нотт просто страшно признаться в том, что она не знает, что делать дальше. она не предвидела такой ситуации. она не готова. фульвия нотт впервые чувствует себя слабой и ничтожной. и последний человек, в глазах которого она боится показаться такой, - ее сын.

[indent]часы пробивают семь вечера. из-за резкого звука рука вздрагивает, и салфетка летит на пол. миссис нотт резко поднимается со своего места и, замерев, смотрит в сторону двери столовой. - как ты добрался? - из-за переживаний правила приличия отходят на второй план, и она даже забывает поздороваться. - как франция? какие новости от бабушки с дедушкой? - фульвии правда интересно, как прошли его каникулы, но сейчас в ее глазах все вопросы выглядят как жалкая попытка оттянуть момент серьезного разговора. - отца сегодня не будет, но он обещал, что завтра проведет весь день с нами. ты голоден?

[indent] и вот попытка держать себя в руках проваливается, потому что глаза наполняются слезами. ее потряхивает от нервов и распирает от эмоций. они слишком сильные. как, впрочем, каждый раз, когда речь заходит о сыне. а прямо сейчас он стоит прямо перед ней.  [float=left]могли делать и иметь то,
что любят они[/float]такой серьезный. такой взрослый. идеальный? по ее мнению - да. он достоин всего, что у него есть - слизеринского галстука, значка старосты хогвартса, фамилии и всех регалий ноттов. а еще ему безумно идет их семейный угрюмый взгляд. он чертовски хорош всегда и во всем, и, кажется, это даже не их с мужем заслуга. сможет ли она в таком состоянии ему соответствовать? сомнительно. разочарует ли она его? возможно. есть ли смысл попытаться удержать лицо? скорее всего, нет.

амина просыпается от холода ;

недовольно закутывается в тонкое одеяло, но серый свет режет зрачки — вместо доброго утра. вместо поцелуя и завтрака в постель — потрепанный халат, который вроде как даже ей не принадлежит, и по привычке нащупать на тумбочке волшебную палочку и пистолет. майкл настаивает (читай: разрешает), чтобы она пользовалась магией в исключительных случаях.

благо, работа все еще попадает в эту категорию.

амина завязывает длинные волосы нелепой розовой резинкой с hello kitty и проходит на небольшую кухню, привычно не замечая беспорядок. простая кружка, растворимый кофе — амина селвин встречает еще один день и верит, что однажды все закончится.
амина просыпается от холода, потому что майкл вновь исчез — обернулся на рассвете миротворцем и вновь принадлежит не ей ( своим сотням ). подписчики, воздыхатели, члены группировки — они возносят майкла, и в свете их обожания его лик искажается до неузнаваемости.

[indent] амине уже почти не страшно ; бояться — привычка, которая изживает сама себя.
[indent] амине уже почти не больно ; колоться о собственные ошибки — ежедневный ритуал.

у нее в родном поместье огромная комната и шкаф, забитый дорогими вещами. у нее там семья, там ее эобард и любое желание на золотом подносе. там у амины ласковая улыбка и лоснящийся блеск густых волос — она тает в бесконечном саду, растворяется сквозь его манящий цвет.
в лондоне у амины есть майкл, новый айфон и хайповые вещи из возведенной в культ зары. когда селвин пытается перечесть по пальцам, за что она борется, то вспоминает инстаграм и электронные сигареты. на ум почему-то не идут красивые лозунги миротворца и адский котел из его радикалов.

[indent] однажды амина решит, кого в этой игре она любит больше и стоит ли за эту любовь распарывать себе нутро.

на часах - половина четвертого дня ; заступать на смену в пять и сегодня дежурить в ночь. свои предыдущие сутки амина посвятила человеку-лидеру и уже даже не помнит, почему глаза закрылись под утро. майкл любит ночной тихий город, но лондон перестает молчать. они свешивают ноги с безыменного моста и обещают друг другу когда-нибудь сигануть вниз. ради интереса — прекратить выживать.

в последнее время селвин все чаще берет из забытой пачки в коридоре совсем не женскую сигарету и медленно вдыхает дым, вышагивая по улицам странного города. майкл из нее делает нечто приземленное, кромсает идола на части, чтобы проще потом было его утопить.

[indent] амина не хочет признаваться, но
она не помнит себя прежнюю.

незадачливой маггловской пленкой на задворках где-то играет обездвиженный фильм, и тогда нутро рвет паника. амина неумолимо себя теряет и цепляется не за те берега. ( я бы придумала нас другими )

сигареты хватает ровно на квартал и тогда приходится брать кофе в знакомой точке — бариста улыбается так задорно, будто бы все еще верит в то, что этот мир спасен. амина плотнее закутывается в теплую куртку и невзначай говорит, что декабрь получается снежным. на прощание просит добавить корицу, потому что она сладкой пленкой остается на языке —
бариста весело смеется, а амина чувствует еще одну трещину внутри —
почему-то отчаянно хочется домой.

[indent] этот мир ей не принадлежит.
бесконечные машины, новые технологии, яркая одежда, соцсети — до «линии жизни» еще полтора километра, и amistad появляется в сети. бессмысленные комментарии в твиттере она уже легко читает по диагонали, дальше открывает защищенный китайский мессенджер и останавливается посреди улицы, чтобы удивленно прочитать сообщение от майкла.

[indent] приходи после работы, будь рядом.

( кажется, мутит )

амина рассталась с наивностью в тот момент, когда перестала видеть в его сообщениях лживые намеки на чувства.
соль больше не разъедает раны ; кристаллизуется в защитный экзоскелет.

ритуал зазубрен наизусть: войти в клинику через служебный вход, стянуть практически сразу куртку и повесить ее на вешалку у гардероба. сменить обувь, поставить уличную в свой шкафчик, помыть руки тщательно с мылом, встретить усталый взгляд в тусклом свете комнаты ; закрыть кран. надеть белоснежный халат, положить под язык вишневую карамель. на секунду задержать дыхание, выбрать самую безоблачную улыбку, по лабиринту коридоров затеряться и выйти к развилке: наверху — регистратура и врачи, кабинеты осмотра. внизу — ( официально ) запас медоборудования, помещения свободного назначения и комната отдыха для врачей.

( неофициально ) — долгие коридоры палат, которые никогда не увидят свет.
амина встречает коллег на лестнице, перекидывается парой дружелюбных фраз и получает новое расписание. селвин, давай уже к нам в штат, хватит прятаться за значком стажера.

[indent]  [indent]  [indent]  [indent] обязательно, если к концу следующего месяца останусь в живых.

главная задача амины — поддержание жизни в особенных больных ;

коллега передает ей лист бумаги, на котором наспех написаны строчки, защищенные специальным заклинанием, и просит отнести наверх, чтобы отдать человеку из министерства.
« эдгару снова плохо, клиническая смерть в восемь тридцать три утра »
эдгар должен жить еще долго, но отдел тайн предлагает разобрать его днк на геномы. « мы привели его в чувства, он даже сейчас может ходить. зайдешь его потом проверить? он очень ждет своего друга »

задача амины — быть другом. она единственная может найти подход к нестабильным пациентам, проложить тонкий путь к их доверию. майкл часто спрашивает про ее работу и успехи на этом поприще, а миротворец внутри него строит планы. сначала амина рада помочь, но со временем начинает опасаться.
она все-таки обещала защищать своих пациентов.

- тебе повезло, - говорит коллега на прощание, - на улице опять демонстрация и бедлам. если бы можно было телепортироваться, так нет, придется тащиться через все эти недовольные лица.

[indent] улыбка амины — дрожь, формальность и юридическая фикция.

для нее за этими словами скрывается констатация простого факта: миротворец опять берет верх над массами.
с этого поезда уже не сойти.

( теперь уже точно мутит )

селвин легкими движениями пересекает коридоры и добирается до регистратуры, где встречает сотрудницу отдела министерства. она ее видела несколько раз в клинике, поэтому даже приветливо кивает и протягивает оставшиеся документы, как мир вдруг внезапно окрашивается тревожно-красным —

свет из лампочек становится багровым и срабатывает сигнализация.

просим вас немедленно покинуть здание клиники «линия жизни».
произошла чрезвычайная ситуация.

амина на секунду задерживает свой взгляд на девушке-невыразимце, чтобы сложить в уме два и два.

[indent] демонстрации никогда не бывают просто так.
[indent] они не просто так заполонили улицы перед клиникой.
[indent] майкл не без умысла задает вопросы, исчезает, а после просит быть рядом.

амина делает вдох, на выдохе оборачивается в сторону лестниц и минус первого этажа.

оттуда доносятся крики.

а после следует взрыв со стороны служебного входа.

[indent]  [indent] взрывной волной амина разносит свою душу изнутри.

каждую ночь выпадает снег.

рон лежит в кровати без сна, чуть повернув голову к окну и наблюдает за тем, как снежинки — тяжелые, влажные — планируют за окном. к утру снег растает, рон снова забудет про колдобину у крыльца и с размаху наступит ботинком в мокрое месиво растаявшего снега. он снова запрокинет голову вверх, проверяя, не свалится ли на него в довесок к этому еще и кирпич с крыши (кирпича снова не окажется), чертыхнется еле различимо и, легко выхватив волшебную палочку, высушит промокший ботинок. одно витиеватое движение палочки в воздухе — и обувь сухая и теплая; тем не менее, воспоминание о чавкающем мокром холоде остается и никак не хочет покидать его до самого вечера.

сейчас рон лежит в кровати без сна и наблюдает за вновь начавшимся ночным снегопадом. должно быть, пешеходные дорожки и широкая проезжая часть сейчас покрыты тонким слоем свежего белого снега. хочется встать, накинуть на плечи теплый халат и как есть, босым, тихо выскользнуть из дома. прикрыть за собой дверь тихо-тихо, чтобы не разбудить гермиону, и ступить на холодный, белый тротуар. потоптаться немного, а потом, продрогнув до стучащих зубов, метнуться обратно в кровать, прижимаясь холодными ногами с гермионе, теплой и близкой, вырывая у нее сонные и недовольные вздохи.
выскочить на улицу — хочется. но он не двигается с места. еще больше ему хочется остаться в тепле под тяжелым одеялом, ощущать легкое онемение, которое начинает расползаться по руке, на которой спит гермиона, и мечтать о том, как он выскользнет в декабрьский холод.

наутро снега нет.
наутро все идет выверенным порядком: гермиона ощутимо пинает его в бок, когда приходит время вставать, он кряхтит и ерошит волосы до тех пор, пока глаза не остаются открытыми без дополнительных усилий дольше трех секунд. потом они носятся по дому, каждый собирая свои вещи, пытаясь успеть почистить зубы, выпить кофе и договориться, где они встречаются вечером и что будут есть на ужин. когда они наконец сталкиваются в коридоре (она бежит из ванной в спальню, он — из спальни в ванную), рон ловит гермиону в объятья и мягко, но уверенно целует в губы. она в это время собирает непослушные волосы в подобие аккуратного пучка, а рон свободными руками заправляет ей спину рубашки за пояс юбки. когда они отстраняются друг от друга, гермиона, ухмыльнувшись, затягивает ему ремень потуже, а рон ойкает.

все как обычно.
все как он любит.

он выскакивает на улицу и перепрыгивает через крыльцо — ровно так, чтобы приземлиться одной ногой в лужу. в ботинке чавкает, он закатывает глаза. гермиона фыркает у него за спиной и, высунувшись в проем входной двери, ведет волшебной палочкой в воздухе изящную линию заклинания. как будто и не министр магии вовсе, а беззаботная девчонка.

— спасибо, родная, — говорит рон слегка удивленным тоном.

— и откуда опять этот удивленный тон? — парирует гермиона.

рон, ребячески усмехнувшись, аппарирует, щелкнув пальцами. на последок он шепчет «люблю тебя», и ему хочется думать, что вихрь аппарации оставил гермионе этот шепот.

x

измин поджимает губы. она всегда так делает, когда чем-то недовольна, а это происходит куда чаще, чем рону хотелось бы. впрочем, рону бы хотелось, чтобы все в жизни было проще. измин бы больше улыбалась, у него самого было бы больше свободного времени, а им сейчас не нужно было бы заходить в маггловскую квартирку, украшенную к рождеству внутренностями любимой собачки семейства. не нарочно, конечно. это все последствия случайного волшебства — опять. у их отдела в последнее время незавидно много работы.

— мда, я не об этом мечтал, когда брал на себя руководство группой. знаешь, мне говорили, что это самое теплое местечко в министерстве. ты же, наверное, в курсе, я тут по блату. ну чисто жена устроила, она у меня там, наверху работает. так что, знаешь, связи, все такое…

— уизли? — у измин чуть хриплый голос. обычно так бывает, когда она поссорится со своей девушкой, — заткнись, пожалуйста.

— серьезно? вот так с начальником?

— ох, сэр, ну простите.

кажется, у нее по губам пробегает отдаленная тень улыбки, и рон доволен собой.

— давай, подружка, — бодро провозглашает он, распахивая входную дверь. — пора показать класс в украшении к рождеству. а то у них такой свежий взгляд на декор, что он еще даже не остыл, а я чую запах сырого мяса.

— твои каламбуры это худшее, что происходит в моей жизни сейчас.

— точно? я думал, начальник-придурок это счастье для подчиненных.

они работают быстро и слаженно. измин зачищает территорию: через четверть часа квартира будет выглядеть в точности, как она выглядела до того, как собачку вывернуло наизнанку. рон на мгновение задерживает взгляд на печени? почках? (у него не очень хорошо с анатомией), увенчавших елку. оригинальное решение. он идет дальше.

всплеск магии еще можно почувствовать. она висит кое-где в воздухе, и если попробовать не обращать на нее внимания, то получается заметить. это довольно странное ощущение, и рон совсем недавно поймал себя на том, что начал чувствовать эти остатки случайного волшебства. он называл это про себя отливом — подобно тому как после накатившей волны случается отлив. или он ошибся в терминологии? эти «отливы» ощущались только когда дело доходило до неконтролируемых всплесков магии, которые в последнее время встречались все чаще. сначала думалось, что он просто воображает или заработался. но чем чаще рон чувствовал этот странный запах, оставшийся после всплеска, тем больше он склонялся к тому, что его чутье его не подводит. он вздохнул поглубже, и это стало роковой ошибкой. мираж развеялся, и рон вновь чувствовал только запах сырого мяса, металлический привкус крови и душный, приторных запах духов.

быстрый осмотр квартиры ни к чему не привел: пусто, скромно. серые стены, белый потолок, никаких тебе фотографий по стенам, никаких детских рисунков, никаких плюшевых игрушек. в комнате, предполагавшейся как детская, аккуратно-безлико. узкая кровать, заправленная темно— синим покрывалом с маленькими золотистыми рыбками. единственное украшение — снежный шарик на подоконнике. рон наклонился, чтобы разглядеть, что спряталось под маленьким стеклянным куполом. повинуясь его взгляду, искусственный снежок взметнулся вверх.

когда он вернулся в гостиную, измин уже закончила.

— жильцами занимается иеремия?

— да, подчистит их как следует.

— отлично. прекрасно сработано, измин, — сказал рон, оглядывая квартиру. — ты умница. послушай, — будто невзначай добавил рон, — они же магглы, верно? и сынишка у них.

— точно, ему одиннадцать.

— ну конечно, как я мог забыть. спасибо, что напомнила. ты супер.

когда они возвращаются в министерство к себе на третий уровень, рон продолжает думать об одиноком снежном шарике на подоконнике и чистых, безликих, голых стенах квартиры. он сползает в своем кресле и задумчиво разглядывает свой стол, захламленный кучей всякой совершенно необходимой в работе дребедени. и дребедени, в работе только мешающей. колдография с гермионой двадцатилетней давности — в тот день было много сливочного пива, смеха и мокрых поцелуев; письмо от хьюго и совершенно дурацкая закладочка, которую роуз сделала, когда ей было двенадцать и она увлеклась скрапбукингом. рон до сих пор ей пользуется.

он смотрит на весь этот беспорядок и думает о чистой и аккуратной детской комнате с одним снежным жариком на подоконнике.

[indent] говорит посмотри мне в спину
[indent] там ещё не таких увидишь
[indent] говорит у меня не осталось памяти

[indent] мир то ли делает шаг вперёд - северина помнит, как шелестели страницы ежедневного пророка, после выступления министра магии ; помнит как впервые купила британский the times, чтобы посмотреть их сторону взгляда. везде вроде бы кричали о новой жизни. северина всё так же трансгрессировала к входу в министерство магии - специальное для невыразимцев из отдела тайн, - и прожила свой день всё в той же привычной последовательности. мир то ли делает шаг вперёд, то ли голову назад опрокидывает, чтобы упасть со стула - словно маленький глупый ребёнок. северина падает одна из первых.

идеальный болтик министерского механизма выпадает, чтобы понять - не особо то и был нужен. пока северина заперта у себя дома, ей находят временную замету - глупышка феркинсон, та несуразная девчонка, что в первый рабочий день разлила на себя кофе, никогда не сможет заменить северину полностью. но полностью и не надо.
можно по кускам.
северина не греет себя надеждами о незаменимости ; она не нужна особо министерству, она не нужна своему роду чистокровных волшебников - она по-хорошему никому не нужна. по-хорошему, ведь это даёт своеобразную свободу.
меньше волноваться о рабочей ответственности, меньше нервничать из-за документов, меньше нервничать из-за своей судьбы.

болтик падает на холодный пол отдела тайн ; зеленоватый мрамор всегда казался северине очень красивым - своё надгробие она попросит сделать таким же, если будет вообще кому её хоронить.

когда её сажают под домашний арест, болтик падает, катится по полу, но не закатывается куда-то под стол.
подними, вставь обратно. он ещё рабочий. его ещё можно использовать.
северина не против. северина не боится. азкабаном её жизнь не закроется, волшебство не запретят - всё будет хорошо, обещает зено эйвери, сидящий в визенгамоте. северина ухмыляется. конечно.

северина больше боится бессвязных бездейственных дней, начавшихся с двадцать третьего декабря, чем своего будущего - когда оно станет известно, она сможет вздохнуть.

[indent] гость слишком вежлив для того, кто будет определять её судьбу. она это понимает сразу, пусть и привыкла, что огонь приходят к ведьмам лишь за смертью - инквизиция прошла, а северина всё ещё помнит, как листала учебник истории магии и зачитывалась - ей в хогвартсе только этим спокойно заниматься и удавалось.
мы же в современном обществе - такое больше не повторится. министр может успокаивать себя сколько угодно, да только маглы уже начали свою войну.

северина невольно становится её жертвой ; понимают ли это другие - вопрос отдельный, который скорее всего придётся поднимать на суде. однако эйвери не из крикливых - она будет молчать, не будет давить, не будет себя рьяно защищать. пусть это делают те, кому это выгодно.
с ней уже связался адвокат, желающий ткнуть сообщество волшебников в дерьмо, которое они себе создали.
вылезут ?
посмотрим.
северине даже немного интересно.

  [indent] [indent] она просто болтик. машина едет, она за ней.

[indent] гость, если быть честной, слишком вежлив, чтобы быть работником министерства в целом - северина привыкла к сухим фразам и влажным рукам, которые вместо рукопожатия ждут галлеоны - министерство сейчас не как при фадже, коррупции, говорят, меньше, но она есть.
она всегда есть, нужно уметь смотреть.

имя уизли могло бы заставить её поморщиться, если бы не ледяная маска спокойствия, которой фрау клейст научила её, следуя лучшим немецким традициям. северина знает одну уизли из отдела тайн - стажируется, выглядит так ярко, что северине кажется, будто весь образ невыразимцев этим ломается - они должны быть молчаливыми и тихими, уметь хранить тайны. посмотришь на эту блондинку и тошно становится - какие тайны она может хранить ?

фрау клейст учит её не судить людей по внешности, но кто сказал, что северина хорошая ученица ?

[indent] - зовите меня просто северина, - она пожимает руку гостя ; тяжёлая, крепкая - стажируясь три года в аврорате северина выучила, что такие руки бывают у авроров - они слишком часто хватаются за палочку, они слишком крепко её держат. она поднимает на него взгляд.
ах, рональд уизли, ну конечно.
у героев магической войны лица, словно смятые куски железа, а руки просто обязаны быть крепкими - иначе никак. дело даже не в героизме - дело в кошмарах, которые потом снятся.
северине хочется спросить, когда он последний раз видел в своих снах разрушенный хогвартс, но она лишь поджимает губы.

[indent] - домашний арест слишком грубо сказано, - она отходит от него, обратно укутываясь в мантию, словно камин и не греет вовсе. её тонкая рука, которой она только что пожимала ладонь рональда, слегка горит. северина бы не удивилась, если бы от неё пошёл пар. северина редко прикасается к людям и каждое - ожог. - мне просто запретили ходить на работу и наслаждаться прогулками по округе.

в декабре в девоншире очень мало туристов, местные греются по домам ; они боятся дождливой погоды и штормов. ни один разумный человек не стал бы гулять по декабрьским приморским склонам - северину с детства дразнят ненормальной, поэтому ей и не страшно. поэтому ей и тошно в этих стенах.

северина успевает ухмыльнуться его шутке. могла бы улыбнуться, но шутка слишком чёрная и вполне себе остроумная для улыбки - улыбаются над детскими глупостями.
фрау клейст спасает северину от обмена склизкими любезностями, на которые она не способна, при обсуждении чаепития. домоправительница ввозит в комнату серебряную тележку с чаем и остатками рождественских печений для гостя - северина не слишком любит сладкое.

[indent] - а вот и чай, мистер уизли, - усаживаясь на диван, она берёт в хрупкие ладони фарфор. фрау клейст прекрасно знает своё дело - запах чая расползается по комнате, делая её чуть более живой. менее... чистокровной, более домашней. северина бы очень хотела, чтобы дом оказывался таким и для неё, не только для гостей. иногда ей кается, будто он действительно живой и не совсем считает северину своей хозяйкой. или же северина так плохо себя знает, что не может рассмотреть в этом месте себя - с каждым днём она всё больше понимает, что правда всё-таки во втором предположении.

[indent] северина делает глоток прекрасного earl grey'я с идеальным количеством сахара. северина ставит чашку обратно на поднос.
[indent] - мистер рональд уизли, если вы пришли сюда меня мучать милыми разговорами о чае, погоде или, ещё хуже, о прекрасном состоянии моего сада, то прошу вас, не надо, - северина смотрит на него в упор, с лёгким упрёком - у неё никогда не было надобного уважения к старшим и страсти к слишком долгим любезностям. мистер уизли исчерпал время на small talk, которого у северины всегда мало - пара минут, не больше. иначе это вредно для её здоровья. - скажите зачем вы пришли ко мне, и я постараюсь вам помочь.

[indent] у людей, желающих что-то выяснить, всегда очень беглые глаза и сухо во рту. ей бы одобрительно ему улыбнуться, но вместо этого она опять смотрят впритык - ровно на переносицу, чтобы было легче, чтобы взгляд чужих глаз не давил, не заставлял думать, уходить слишком далеко.

Светает.
   За эту ночь мне снова повезло ни разу не сомкнуть глаз. Мысли давили огромным прессом, не давая уснуть, да и я бы не сказал, что очень сильно пытался. Моя голова была забита настолько, что я даже не заметил, как быстро пролетела ночь. Где-то слева я слышал, как мирно посапывал Минхо. А чуть дальше него наверняка спал Ньют. Но я думал не о них. Мысли мои были далеки от спящих друзей. Это все было о ней.
   Тереза.
   С тех пор, как телепатическую связь между нами оборвали, в моей голове как будто появилась пустота. Словно где-то там был стул, на котором сидела все это время в Глэйд, в Топке, на базе ПОРОКа Тереза, и сейчас этот стул пустовал. Конечно, там были места и Ариса и даже Рэйчел, которую я не мог вспомнить, но это все не было важно по сравнению с тем, что я лишился связи с ней.
   Я хотел простить предательство своей подруги, но забыть все не так просто. Я помнил все события Топки так отчетливо, будто это произошло всего несколько секунд назад. Как она целовала Ариса, как говорила, что ПОРОК это хорошо, как просила прощения, и как внутри меня разъедала горечь. От неопределенности. От желания простить и нежелания видеть ее когда-нибудь еще. Не зря они писали, что Тереза предатель. Они знали. Это была всего лишь очередная их вариация.
   Я чувствовал себя опустошенным дураком, которого не просто обманули, о еще и благополучно растоптали. Мне было жаль Бренду, которая смиренно ждала, когда же ее шанс придет, но я понимал, что этого не будет. Что, соверши Тереза еще хоть миллион проступков, предай она нас еще сотню раз, это чувство не пропадет. Чувство, которое сложно объяснить словами. Мы оба не знали и не могли вспомнить о том, что было между нами до того, как мы попали в Глэйд. Почему они выбрали именно нас четверых. Какие были отношения между нами и между Арисом и Рейчел. Паренек говорил о том, что помнил происходящее до Лабиринта, но я верил ему с трудом. Вместе с чувством нехватки логического начала не хватало и чувства законченности. Как будто несколько глав и концовку вырвали, оставив от книги лишь середину, и выбросив нас в нее. Адаптироваться к этому становилось с каждым днем все сложнее, как и видеть Терезу постоянно рядом с нами. Я прекрасно замечал косые и не одобряющие взгляды Ньюта и Минхо в сторону нашей предательницы. Они будто молча задавали этот вопрос - 'почему мы взяли Терезу с собой, когда снова сбегали из ПОРОКа?'. И я не мог бы им ответить, поэтому каждый раз всего лишь опускал потупленный взгляд. Я был уверен в том, что она нужна нам [нужна мне], и без нее мы пропадем, но аргументировать это не мог. К тому же, Бренда каждый раз задавала мне провокационные вопросы, и не упускала случая пройтись по истории с Терезой. Негласное соперничество между ними было заметно любому, только теперь Тереза постоянно молчала, и ни с кем не разговаривала, не отвечая даже на колкости Бренды, в то время как вторая искала возможности высказаться.
   Я молча встаю со своего оборудованного на полу заброшенного здания спального места. Мы организовали здесь свое подобие Глэйд позавчера, и каждую ночь кто-то один оставался дежурить у входа. Сегодня это была Гарриэт. Сейчас она спокойно дремала, опершись головой на стену и сжимая в ладони копье, но я знал, что, как только она услышит единый шорох, то будет наготове. Так и произошло. Стоило мне ступить за черту комнаты, как древко копья уже было нацелено на меня. -Тише, тише. Я всего лишь хочу подышать, - смуглая девушка едва слышно что-то пробурчала, зевнула и встала. Когда я отходил от нашего укрытия, то видел, что Гарриэт теперь ходит вдоль стены туда-обратно.
   Пока я дошел до края леса и ушел настолько, чтобы меня стало едва видно, утро вступило в свою силу окончательно. Я отвык от голосов птиц, а здесь, среди деревьев, звонко играл птичий щебет. В своей гонке за жизнь и побеге от смерти мы все забыли о том, как это - радоваться обычным вещам. В общем-то, мы и не помнили. Каждый из нас был оторван от родителей и заперт в ПОРОКе с детства, и такими повседневными вещами мы не привыкли наслаждаться. Пройдя через лес, я спустился к краю маленького озера. От нас скрывали целый мир, говорили, что там, за стеной ПОРОКа ничего нет, и что мы видим после побега? Что мы можем начать жизнь с чистого листа, заново, в новом мире. Где Вспышка побеждена, и люди, которые создали ПОРОК мертвы, а сама цитадель зла разрушена. Мы стали создателями нового мира. Может, в этом была наша роль, а не в создании Лабиринта?
   Я набираю воду из водоема в рот, выплевываю, мою руки. Вода здесь прозрачная и еще ледяная. Мне не хочется думать о том, что действительно именно мы с Терезой были не составной частью эксперимента, а одними из создателей этого зла. С другой стороны, не сотри они нам память и не отправься мы в Глэйд, смогли бы мы спасти всех, кто были в разных лабиринтах? Думаю, мы бы дальше ставили этот эксперимент по частям. Они сделали нас убийцами. А после изменили нас и в этом, сделав спасителями. Интересно, чего хотел ПОРОК от нас, и какова была их истинная цель? Теперь, когда вся система рухнула, мы об этом не узнаем. Все испытуемые теперь свободны и направляются в разные части материка. Мы решили остаться в центральной части, и осваивать места здесь.
   Когда на мое плечо ложится чья-то рука, все внутри меня подскакивает. Я резко встаю, схватив преследователя за руку, поворачиваюсь, и внутри все снова замирает. Передо мной стоит она. -Что ты здесь делаешь? - я смотрю на нее. На заспанные голубые глаза. На растрепанные темные волосы. На тот самый внимательный взгляд, который смотрит всегда прямо в душу. Она всегда смотрит так, будто читает то, что у тебя в голове. Тогда, в Лабиринте. В стенах ПОРОКа. В хижине в топке. Так могла только она. И никто не мог этого заменить. Но я пересиливаю себя, и старательно не поддаюсь этому больше. Отвожу взгляд и отпускаю ее холодные пальцы. -Уйди, Тереза. Я не хочу тебя видеть.
   После того, как мы по ее вине снова оказались в стенах ПОРОКа, нам ни разу не удавалось оставаться наедине. И я старательно избегал этих моментов, уходил от ее присутствия и одновременно боялся и ждал этого момента. Рано или поздно он должен был настать, ведь Минхо и Ньют не всегда могут быть рядом, да и следящая за поведением Терезы Бренда, ожидающая подвоха еще больше, чем я, тоже не могла оказываться между нами постоянно. Я отворачиваюсь, сажусь на уже примятую ранее траву, и снова опускаю свой взгляд на воду. Спустя примерно полминуты Тереза садится рядом со мной. Она молчит, ни с кем не разговаривает, только постоянно слушает уже несколько недель. Мне хочется, чтобы она не говорила со мной никогда, и убралась отсюда, присоединилась к другой группе, и все было в порядке. И одновременно хочется, чтобы она хоть что-то мне объяснила. Может, тогда я ее пойму?
   -Тереза, я...- я поворачиваю свое лицо к ней, и не успеваю договорить. Ее губы накрывают мои раньше, чем я заканчиваю мысль. Мне не хочется отвечать, потому что слишком много вопросов сейчас стоит между нами, как тогда, когда она сделала это впервые. В хижине в пустыне, не ответив ни на один заданный вопрос, она сделала то же самое, и ушла. Но я не могу противиться этому желанию. Беру ее лицо в свои руки, и тогда она сама отстраняется от меня. -Почему ты это делаешь? Что теперь? Ты уходишь от вопросов, и уйдешь сейчас снова?
   Я вижу в ней смятение, и как в утреннем свете блестят слезы в ее глазах. Тереза сильная. Когда я увидел ее впервые в Лабиринте, я понял, что эта девушка сильнее любого из парней-глэйдеров в моральном плане. Тереза всегда была кремень. И она говорит то, что выбивает почву из-под меня. 'Ты всегда делал меня слабой, Томми'. Мне становится жалко ее отчего-то, и я начинаю чувствовать себя полным идиотом. Во мне борется противоречие. Все закончилось, и можно забыть о том, что произошло. Что Тереза отдала нас ПОРОКу, хоть и организовала побег после, и это едва ли не стоило ей жизни. Вторая сторона медали в том, что, если она уже тогда скрывала что-то, то может совершить что-то еще раз. Тереза загадка. И никто не знает, что от нее ждать. -Нет, прекрати, - я встаю, отхожу на несколько шагов, хватаясь за голову и проводя руками по и без того растрепанным волосам. -Я не знаю, что от тебя ожидать, Тереза. Я не знаю, когда ты - это ты, а когда ты всего лишь играешь, я.. Я в смятении, и не знаю, что мне делать и как поступить будет правильно, потому что не могу тебе доверять. Все кончено, Тереза, ПОРОКа больше нет, Ава Пейдж мертва, и все это не важно, но я не могу.